Смог бы выжить Альберт Эйнштейн в сегодняшнем академическом мире?

1905 год – «волшебный» год Альберта Эйнштейна, годовщину празднуют во всем мире. Однако эти торжества напоминают мне праздник Сан Женнаро в Неаполе: все в нем участвуют с энтузиазмом, но никто в действительности не знает этого персонажа, настолько загадочного, что сама католическая церковь поставила его в один ряд с сомнительными историческими личностями.

Почему на гране безумия? Потому что после столетий ученых споров физика, казалось, наконец решила вопрос о природе света в пользу волн, скорее чем частиц. После Максвелла и Герца волновая природа света представлялась неприкосновенным оплотом науки.

Значение специальной теории относительности на мой взгляд блекнет перед революционным значением фотонов. Не умаляя значение релятивистских идей, необходимо подчёркнуть, что конфликт между механикой и электромагнетизмом бал известен на протяжении десятилетий и что решение, наконец предложенное Эйнштейном, основывалось на предшествующих работах Пуанкаре, Лоренца и др. Вклад Эйнштейна был подобен вкладу в разработку фотонов: он имел смелость рассмотреть всерьез результаты теории. Но никто не был готов принять фотоны, тогда как относительность расположилась на королевской физики.

Что касается броуновского движения, то все забыли о его значимости. Мы неправильно думаем, что атомы были приняты всеми учеными, начиная с греков или по крайней мере с Лавуазье. На самом деле, атомы были признаны лишь в 1905 году! Открытие электрона нанесло по ним сокрушительный удар: невозможно было представить размещение электронов в атоме без получения излучения и нестабильности материи. Статистическая механика Больцмана заработала очко в пользу атомов, но она была отвергнута большинством ученых. Эйнштейн ликвидировал все эти трудности, указав, что броуновское движение – феномен доступный для наблюдения – непосредственно подтвеждает существование атомов.

За кругом научных вопросов представление об Эйнштейне как о человеке также претерпело прискорбные искажения. Ему придали нечеловеческий образ. Похожая судьба досталась и другим персонажам, таким как Мари Кюри, Энрико Ферми и Вольфганг Амадеус Моцарт. Мы представляем, например, Мари Кюри безупречной женой, либо древней мумией, обтянутой погребальной чёрной материей. В действительности после траура по своему мужу она стала молодой вдовой, наполненной радостью жизни, которая постоянно добавляла сочных скандалов в сплетни парижской жизни.

Должен признаться, что я больше люблю Мари Кюри, прожигающую жизнь, чем Мари Кюри мумию. Подобно этому настоящий Эйнштейн, далекий от всеведущего полубога – намного привлекательнее. Изменяющий муж, охотник за юбками, убежденный и неисправимый сторонник мужского господства, безответственный отец (он отказался от своей первой дочери, не беспокоясь о ней до конца своей жизни), настоящий Эйнштейн близок нам и нашим слабостям, а значит, более доступен для понимания. Эти слабости не уменьшают его научную величину. Напротив, они представляют еще более исключительным его дерзновение: дерзновение принадлежит не полубогу, а человеку из плоти и крови.

Теперь подходим к щекотливому вопросу: что стало бы сегодня с таким человеком, как Эйнштейн? На этот вопрос я отвечу достаточно пессимистично. Он был бы отправлен в обучение ремеслу, скорее чем в университет, во всяком случае, он никогда бы не получил степень бакалавра за среднюю школу. Обучаясь в бакалавриате университета, он вероятно провалил бы наши экзамены. Даже если бы он и дошел до степени магистра, он стал бы жертвой недостаточного владения английским языком (язык, с которым он будет мучаться всю жизнь). После возможного доктората он с трудом бы нашел государственную должность. Молодой ассистент профессора, он никогда бы не прошел бы процедуру оценки, т.к. его великие результаты были признаны с задержкой, не совместимой с сегодняшним tenure track. Он никогда не был бы способен получить субсидию Национального Фонда, вести основной курс или курировать докторантов. Светский и свободомыслящий еврей, он стал бы жертвой перекрестного огня интегралистов и фанатиков нескольких религий.

Академическая и научная система той эпохи смогла принять и оценить такого странного, гениального и несговорчивого человека, как молодой Эйнштейн, во благо всего человечества. Наши современные процедуры не пользовались бы тем же успехом: они задуманы для отбора человеческих прототипов, близких нам самим (общеизвестный синдром «МОМ» или «more of me»). Свежие данные по EPFL требуют мужественного размышления на эту тему: с одной стороны, мы лучшие в Швейцарии в плане быстрого трудоустройства наших дипломников/-иц на хорошие должности, а с другой, предпринимательский дух наших учеников статистически понижается за годы обучения!

Это мысль была выдвинута Группой педагогических стратегий (Groupe strategies pedagogiques), вице-президентом по оценке и промышленным связям, CRAFT и другими движущими силами нашей школы. Она заключает в себе, на мой взгляд, отличный способ праздновать «волшебный» год Эйнштейна. Это лучше, чем замшелые, помпезные и почти религиозные церемонии, чествующие икону ирреальную и, в самом деле, малопривлекательную.

По-моему, нужно снова находить молодого Эйнштейна «волшебного года» - смелого, гениального, разрушителя и очаровательного, хотя и полного недостатков - в каждом из наших студентов.